Праздник «Вечерней звезды» в трактире традиционно начинался с ночи. В течение дня Бал-Гал, толстый добродушный орк-трактирщик, бегал по всей своей трёхэтажной таверне и раздавал указания. Он распоряжался на кухне яствами, наказывал поваров, лично помогал грузчикам, пробовал на вкус каждое блюдо, пополнял запасы вина и эля, а так же составлял список приезжих бардов и менестрелей, внимательно проверяя классификацию каждого. Каждый год в «Вечернюю звезду» Бал-Гала всегда приезжали самые высокопоставленные гости. Бывали там и короли, бывали и князья. Ходят слухи, что даже один из Седобородых как-то спустился с гор, чтобы побывать на празднике. Разумеется, большая часть историй является домыслами, так как никогда нельзя было узнать, кто из гостей является кем. Мужчины и женщины всегда одевали маски или закрывали лица тканью, чтобы сохранить тайну личности. Первая ночь празднества была полна поэзии и музыки. Лучшие барды провинции пели и играли, услаждая слух аристократов и плебеев, что смешались без разбору в общей зале. Именно в эту ночь происходили знакомства и интересные встречи – люди погружались в философические беседы и споры. Днём люди спали.
Вторая ночь была посвящена танцам – главная зала освобождалась от столов, барды брали в руки инструменты и начинали играть. Гости танцевали и веселились, час за часов утопая в игре лучших музыкантов страны. Третья ночь была посвящена дуэлям – трактирщик кидал в общую шляпу билеты с цифрами и гости дрались друг с другом в случайном порядке хитрой магии и на деревянных мечах, которая не включала в себя разрушение. Разумеется, все три ночи кружки гостей всегда были полны вином и элем, а поварята внимательно следили за тем, чтобы они были всегда полны. Трактирщик лично подмешивал в алкоголь особые, тайные травы, из-за которых у пивших не бывало похмелье или же сильных последствий на здоровье от выпитого.

- Давай. Твой выход – трактирщик толкнул молодого человека и тот разлепил глаза. Празднество первой ночи было в самом разгаре. Юноша растерянно моргнул и кивнул, отодвигая от себя полупустой кубок. Подхватив грустно звякнувшую лиру, бард поднялся на маленький помост, который Бал-Гал специально сконструировал для музыкантов и менестрелей. К ногам барда поднесли свечи, освещая его одежду и маску. Тот обвёл взглядом тёмный зал, адаптируя глаза к контрасту света и начал своё представление:
- Господа и дамы! – молодой человек улыбнулся и поклонился народу. Гости прекратили свои разговоры и повернулись в сторону нового развлечения. Кое-где ещё слышался шёпот отдельных пар, но барда это не отвлекало. Юноша затрепетал и глубоко вздохнул. Казалось, что он счастлив. Коснувшись тонкими пальцами лиры, он начал петь по слогам, тихо, но чётко и мелодично:

«Я помню далёкие годы,
Мёртвой, ушедшей эпохи,
Воспоминаний почти уже нет,
Я соберу её жалкие крохи»

Молодой человек пел в течении часа, используя в своих песнях всегда одну и ту же тенденцию, один и тот же оборот. Три гармоничных предложения, которые приятны слуху и идеальны по рифме, а среди них, будто бы маленький скамп, всегда затёсывалась уродливая и маленькая строчка, которая будто бы не вязалась в общую систему повествования. Голос барда был удивительно красив, а его умение играть на музыкальных инструментах было превыше всяких похвал, но стихи, в чём-то, хромали. Все предыдущие певцы и стихоплёты долго трудились над своими текстами – это было слышно каждому. Обороты их многозначительных рифм и красноречивых намёков заставляли краснеть иных посетительниц, а кое-кто из знати узнавал в стишках себя. Мужчины подкручивали усы и посмеивались, почти жалея, что не могут наказать языкастого рифмоплёта, но каждый барды так быстро прыгали со знаменитости на знаменитость, что никто не уходил обиженным. Стихи же последнего юноши оказались во многом необычны. Он будто бы не пел для зрительских симпатий или же ради общего развлечения толпы. Он пел для определённых людей. Бард отыскивал взглядом, во тьме, данмеров и, улыбаясь, поворачивался к ним. Каждому досталось по песне. Каждая была едкая, ядовитая и ироничная. Несмотря на маску и мешковатую, шароварную одежду, зрители всё равно могли видеть обнажённую жёлтую кожу рук. Было очевидно, что мужчинам и женщинам пел очередной альтмер расист. Его, наверняка, выгнали бы со сцены, если бы голос не оказался бы столь красивым, а талант игры на лютне не был бы так очевиден.
Сначала бард начал с задорной и весёлой, быстрой «Боги правят дураками»:

«На востоке, за морями,
За высокими лесами,
Боги правят дураками
Сотни, сотни лет.»

Песня была воспринята с радостью – до тех пор, пока речь шла не об их обожаемом Талосе, норды относились ко всевозможным верованиям весьма скептически. К тому же, несмотря на все возможные союзы, они не питали к данмерам особой любви. Весёлая песня шла в течении десяти минут и изрядно раззадорила гостей. Следующая баллада была, напротив, медленная и твёрдая. Бард будто бы выплёвывал каждое слово по слогам и наполнял его желчью:

«Но по данмерским улицам мёртвых градов,
Мы можем слышать тихие вопли,
Они отрицают ложных богов,
Они мажут по стенам слёзы и сопли»

Норды восприняли эту песню с меньшим энтузиазмом. Возможно потому, что они плохо разбираются во внутренних делах Ввандерфелла. Зато, напротив, на иные расы она взыграла с интересным эффектом. Кто-то из альтмеров зло захохотал, орки весело захрюкали, а один данмер сжал кулаки и тихо зарычал. В сатире речь шла о невзгодах данмеров и об их глупости в своём вечном противостоянии всему миру. Бард вернулся к весёлому повествованию – следующая песня имела печальное содержание, но пел он её быстро и ревностно:

«Там никогда не бывает зима,
Там пепел тела укрывает так нежно,
Там старики возглавляют Дома,
А молодые спят безмятежно

Там умерла, умерла вся надежда»

Наконец, своё выступление он закончил долгой балладой о Трибунале. О её восходе и падении, о проклятии Азуры и, в особенности, он подчеркнул влияние на всё это Вивека. Он вёл повествование от его лица, пытаясь как-то понять его и то, чем им двигало. Песня была столь долгой, столь подробной и интересной, что даже норды и орки, казалось бы, далёкие от всего этого расы, прониклись душой в историю Морровинда, в трагедию Трибунала, в надежду на возвращение Нереварина.

«Закат вечерней звезды озарил,
Нашу чёрную, чёрную землю,
Я никого, никого не винил,
Мир мой накрылся проклятой тенью.

Я понимаю, Азура права,
Но не могу сдержать свою ярость,
Мои злодеянья не исправят слова,
У меня ничего, ничего не осталось.»

Последнюю песню менестрель пел очень, очень долго – почти полчаса. Закончив её, он глубоко вдохнул морозный воздух и, встав, низко поклонился. После чего так же неспешно покинул сцену, направившись к своему столу, на котором одиноко стояла чаша с недопитым вином. Бал-Гал захлопал, закивал, и немедленно позвал следующего барда, которым оказалась миловидная девушка. Она села на стул, достала лиру и мгновенно пленила слушателей песней о Драконорожденном. Не трудно догадаться, кто получит в стране нордов приз зрительских симпатий.

Она была необычна. Во-первых, тем, что не носила маску. Таверна и её знаменитое празднество славилась именно своей анонимностью, потому каждый гость желал побыть именно в этой общей атмосфере тайны. Ей было наплевать на неё. Она сама была, в чём-то, тайной.
Во-вторых, она была необычна тем, что сохранила трезвость. В этой жаркой гостиной, полной пьяных мужчин и женщин никто не остался в чистом сознании, но барду казалось, что её она ничего не пила. А если пила, то мало. Третье, что было в ней особенно, это её походка. По ней можно было догадаться о многом: о том, что она воин, о том, что она не находилась в состоянии никакого мешающего ей аффекта и о том, что она на удивление ловка. Данмерка скользила между столов ловко и быстро, подобно кошке, в то время как прочие норды иной раз и повернуться на стуле не могли не упав. Бард жадно провожал её движения взглядом. Вивеку было почти всё равно, убийца она или же куртизанка, маг или работорговец – он смотрел на её бёдра и грудь. Каждое её движение было полно скрытой грации тайны, а каждый шаг, в глазах молодого человека, пылал сексуальностью. Глупости, конечно – но с возрастом меняются представления о красоте. Молодым людям важна сперва красота тела, а духовность лишь оттеняет её, дополняя. Мудрость расставляет обратные приоритеты – то, что она была необычна, делало её тело сексуальным, а не наоборот. Конечно, сегодня она никого не пыталась соблазнить, это было видно - иначе оделась бы иначе, но её движения в чём-то завораживали Вивека. Подобному он уже давно не являлся свидетелем – с того самого дня, как покинул свой город. Лишь в его граде были люди с таким языком тела. Наверное, только Тёмное Братство или Мораг Тонг могли позволить себе такие плавные, бесшумные шаги, такую сдержанность в эмоциях. Молодой человек вздохнул и задумался, погружаясь в воспоминания. Он встречался с представителем Тёмного Братства лишь дважды, но никогда не препятствовал их работе. Мораг Тонг же Вивек видел почти каждый день, безошибочно узнавая их на улицах города, но так же бездействуя. На всё были причины.
Девушка плавно села на свободный стул напротив юноши и он окончательно определился: Тёмное Братство. Мораг Тонг не существовало уже много лет. Вивек был уничтожен, Морровинд лежал в руинах, а братство убийц навсегда кануло в историю. Как и многие другие детища данмеров.
– О, поклонница моего пения! – юноша откинулся на спинку своего стула и наивно заулыбался, радуясь возможности поговорить. В последние минуты его выступления недалеко от сцены одна из служанок распахнула окно и впустила свежий, морозный воздух. Он подействовал на молодого человека подобно вытрезвителю – Скайрим явно не жаловал иностранных бардов. Назад, за своё место, псевдо-альтмер сел уже без того счастливого опьянения, который выбросил его на сцену час назад. Сейчас, вновь окунувшись в вялое болото винных ароматов, да пряных благовоний, молодой мужчина пожелал поскорее вернуть себе своё фальшивое счастливое состояние. Глубоко вдохнув сквозь маску запах вина, юноша пригубил его и продолжил, надвинувшись вперёд:
– Я жил какое-то время в Морровинде. Удивительный край, вне всяких сомнений! Гигантские грибы, величественные нетчи, огромные медузы плавающие прямо в воздухе! Ах, я уж не говорю о вычурности иных домов Тельвани или, скажем, о Призрачном пределе. Сейчас, конечно, увы, уже выключенном. А вы видели Альд’рун? Представляете, люди могут жить внутри этих штук! И они зовут их домами! – молодой человек засмеялся чистым, светлым смехом и, внезапно нахмурившись, добавил:
– Конечно, это не может сравниться с моей родиной. Моим краем надежд и мечтаний.
Юноша не видел ничего худого в том, чтобы поговорить с членом Тёмного Братства. Действительно, почему нет? Смерти Вивек боялся, как и все другие люди. Точный и стремительный полёт острого кинжала мог прервать жизнь любого, даже бога, но что-то заставляло мужчину не боятся, а, напротив, страстно желать этого разговора. Возможно, он не беспокоился потому, что молчало его чувство предвидения, а может потому, что во время его выступления девушка что-то подмешала в вино.
– Кстати, смею вас заверить, в моих песнях не было места легендам и мифам. Всё, что я пел, чистая правда.
Последнее было сказано почти с вызовом, учитывая то, как он едко и ядовито говорил о данмерах.

Чем дольше ты живёшь, тем сложнее тебе судить о мире и о его устроении. Возможно потому, что в какой-то момент ты перестаёшь ему принадлежать. Твоё сознание расширяется и охватывает более глубокие области – ты познаёшь теологию, науки и философию, но во многом теряешь контакт с окружающими. Так, например, Вивеку было всегда неловко говорить со старухами. Он видел в них мудрых и пожилых женщин, но понимал, что и в уровне, и в возрасте он их превосходит. Тоже самое чувствовали они, склоняясь перед ним –для успешных политиков и магов, кланяться перед юношей было унижение. Во многом, именно по этому Вивек не покидал своего Храма, предпочитая проводить время в одиночестве, предаваясь своим видениям и медитации. Чем дольше ты живёшь, тем большая пропасть возникает между тобой, бессмертным существом и простыми людьми. У тебя, по определению, не может быть друзей. А если ты и проведёшь с кем-то подобную линию, будь готов её прервать по естественным обстоятельствам. Ведь твой друг когда-нибудь умрёт. Рано или поздно. Тоже самое произойдёт с детьми, с любимыми. Были, конечно, способы убрать это одиночество, смягчить его. Фир клонировал себя, делая своих полу-детей противоположного пола своими жёнами, тем самым занимаясь сексом со своими дочерьми. А, и был фанатичным коллекционером: имел огромную коллекцию даэдрических артефактов, заполучил несколько десятков больных корпусом людей для своих безумных экспериментов, даже держал в подвале последнего двемера.
Сота Сил создавал роботов и вдыхал в них жизнь, увлечённо изучая технологии в своём пустом, механическом городе. Альмалексия провозгласила себя богиней Морнхольда, столицы Морровинда, окружила себя мускулистыми красавцами в сияющих доспехах и трахала всё, что движется.
Вивеку повезло чуть меньше – он всегда уважал человеческую волю и прислушивался к желаниям своего народа. Он не мог заставлять людей говорить с собой или поклоняться себе – культ был возведён уже позже, кимер на нём не настаивал. В итоге, даже покинув Ввандерфелл бард практически ни с кем не общался. Он пел и играл, путешествовал и наслаждался жизнью, но социальные стороны его жизни так и оставались откровенно пустыми.
Сегодняшняя ночь была приятным разнообразием этой нехорошей тенденции. Девушка говорила – серьёзно, уверенно, властно. Вивек улыбался, глядя на то, как ему давали отпор. Данмерка явно была националисткой. Возможно, даже религиозной фанаткой. Мужчина заворожено рассматривал её шрамы. В какой-то момент он начал забывать, как выглядят вблизи живые люди. Ему хотелось прикоснуться к ней, почувствовать, материальна ли она, а не очередное его безумное видение.
- Ууу… Родилась в Морровинде! Морнхольд, наверное. Потому что тебе, скорее всего, не больше пятидесяти. Шестидесяти. Может, семидесяти. А значит, Ввандерфелла, нормальным, ты уже не видела – сто лет с Кризиса Обливиона, Вивек уже ушёл, возможно даже, что даже Луна уже упала. – мужчина шептал это себе, улыбаясь, и продолжал кивать, внимательно слушая девушку. Однако в какой-то момент что-то пошло не так. Последние слова девушки заставили Вивека сжать зубы и с гневом задохнуться. Вивек резко повёл рукой, окружая их столик посторонним звуком, а так же накладывая на себя заклинание Шестой Преграды – божественной защиты.
- Ты… не смеешь… называть этих чудовищ, лгунов и уродов, богами – молодой человек выдохнул это, чётко произнося каждое слово. На последнем слоге он осёкся и попытался успокоится:
- У нас не равный разговор. Это надо исправить – мужчина развязал лямки и положил на стол ту уродливую маску, которую носил весь вечер. На данмерку теперь открыто смотрел симпатичный мер, с золотистой кожей и прямыми чертами лица. На его лице проступила неуверенная, но несколько покровительственная улыбка:
- Мне плевать на даэдра. Я не боюсь их. Фактически, я даже за богов их не считаю. Но относительно тебя... я всё понимаю. Твои слова происходят из невежества. Твои знания о Трибунале… или даэдра, малы. Ты не способна провести конструктивную критику моих слов. Или песен.

Диалог развивался интересно. Молодой человек внимательно слушал своего собеседника, иногда поощрительно кивая, иногда снисходительно улыбаясь, но не перебивая и не вставляя своё слово. Раз он даже поднял руку, знаком приказывая служанке принести еду за стол, но ни разу его глаза не оторвались от данмерки. Казалось, будто бы он пытается понять её. Но как только она закончила что-то изменилось.
– Даэдры… спасали? Лжебог?.. – светлый эльф покачал головой. Его глаза были широко распахнуты, он уставился на девушку, явно не веря своим ушам. Услышанное столь шокировало его, что он не шевелился почти минуту, прежде чем продолжил:
– Вас обманули – юноша прошептал это с такой болью, что нельзя было не понять, что эта тема ему близка и дорога. Он шептал эти слова несколько раз, повторяя их вновь и вновь, пока потерянная отчуждённость не сменилась яростью. Он будто бы разом открыл некие внутренние шлюзы, которые сдерживали его эмоции и выпустил всё на свободу. На его чистом лице ясно выступили скулы, мужчина будто бы ощетинился. Глаза наполнились злобой, ненавистью и обидой. Он говорил с силой, выдавливая из себя каждое слово  – Мы все были обмануты. Знаю я вас, молодых. Знаю, кому вы поклоняетесь в своём глупом невежестве. Вы наивно считаете, что даэдра как-то помогают вам. Как-то покровительствуют. Как ты выразилась, «спасают вас». Мефала, Азура, Сангвин и другие уродцы в этом цирке служат вам богами. Девчонка, знай - ваши боги лгуны.

Последнее Вивек произнёс медленно, будто бы бросая вызов.

– Азура говорила, что когда придёт Нереварин, всё изменится. «Нечестивый Трибунал будет наказан, мор побеждён, мир наступит на наших землях, а счастливый конец будет ожидать каждого данмера.» Это была ложь. Ты понимаешь, нам лгали наши боги! Мы поклонялись даэдра тысячи лет. Мы возводили храмы Азуре, Шигорату и Молаг Балу, а что получили? Кризис Обливиона! Врата раскрывались на острове Ввандерфелла так же, как и на других провинциях. Ты, наверняка, не была ещё тогда, девочка. Не родилась ещё… Ты не видела того ужаса, который воцарился на наших землях. Мы ждали этого Кризиса. Мы молились о нём, мы вопрошали его! Мы грезили об Обливионе тысячи лет. Мы вышли навстречу нашим богам, подползли на коленях, а они подняли на нас своё оружие! Даэдра устроили кровавую бойню из того, что некогда являлось их почитателями. Я видел своими глазами то, как наши боги резали нас и убивали. Я находился в храме тогда, медитировал – и меня захлестнули видения. Я смотрел глазами каждого данмера в эти минуты, я чувствовал их боль, я переживал с ними их смерть снова, и снова, и снова! Я моментально вылетел на помощь, помчавшись на запад, но спасти всех было невозможно. Вам не говорят об этом ваши родители, ваши предки, ваши священники. Они рассказывают вам, молодым, о таинственности силы Даэдра. Об их дуализме характере. О то, что они якобы злые ко всем, но при этом хорошие к тем, кто их почитают. Ложь, девочка. Всё ложь.
Ты не видела Альд’рун после атаки. От города практически ничего не осталось – его сравняли с землёй. Как и все деревни и города Западного Побережья. Небеса почернели и раскололись, земля была в кроваво-красных прожилках, а вдоль дорог бесконечной вереницей стояли кресты и пики, на которых висели мои подданные! – Вивек сорвался на крик. Уж очень яркой была картина пред его глазами.
– Клянусь, они поплатились! Я врывался в их армии, в их легионы, вминая в землю сотни их нечестивых магов за раз. Я хватал каменные Врата и сокрушал их голыми руками! Я влетал внутрь самого Обливиона и поднимал лаву их бесконечных морей, затапливая острова Чёрных Башен. Я парил над покрытой кровью землёй моей стонавшей родины и сминал каменные кольца движением рук. Даэдра обещали нам счастье. Хех… Мы все дураки. Тогда я впервые подумал, что Альмалексия была права.
Вивек выдохнул и, рухнул на свой стул, схватившись за волосы. Мужчина склонился над бокалом, заворожено глядя на его красное дно. Ярость ушла, на её место пришла горечь и усталость.

Вивек закрыл глаза. Отчего-то он чувствовал себя плохо. В глазах всё плыло – душный, плотный воздух трактира не давал ему дышать. Он мутными глазами смотрел на свой кубок и, казалось, ехал куда-то в бок. Большим усилием воли он заставил себя выпрямится и сосредоточиться на словах своего собеседника. Ему был очень интересен этот разговор, но он поднимал из глубин памяти воспоминания, которым лучше всего было оставить там похороненными. Тени любимых людей стояли над ним, а их яркие глаза пронзали его душу. Они тянули к Вивеку свои руки, что-то осуждающие шепча. Мужчина выделял в словах данмерки отдельные предложения и отвечал на них:
– Мехруна Дагона не просто вызвал Мифический Рассвет. Всё произошло как раз наоборот – он воспользовался тем, что династия Септимов была прервана, и использовал Рассвет для этих целей, отдавая им приказания. Тоже самое он делал с данмерами. Ты не жила в Ввандерфелле, ты не видела эти бесконечные туннели под островом. Эти вечные катакомбы, в которых сотни  фанатичных данмеров молились огромным статуям Дагона. Они погибли первыми от рук своих обожаемых даэдра, когда случился прорыв. Ты же не будешь настаивать на том, что Дагон не нарушал Великий Договор? Что не пошатнул само существование нашего плана своим вторжением? Что не стирал с лица землю добрую часть Морровинда, которая его почитала? Конечно не будешь, ты же умная девочка… – молодой человек кивнул, всё ещё чувствуя себя немного нехорошо. То, что он увёл тему немного в сторону, казалось, улучшило его самочувствие, но, к сожалению, необходимо было вернуть её в прежнее русло.
– Я думал, что ты из Тёмного Братства. Очевидно то, что я ошибался. Не вижу причинам Тёмному Братству хранить древнюю историю. Тем более Морровинда и Нереварина. Ты из Мораг Тонг. Кто бы мог подумать… – мужчина продолжал улыбаться и с интересом рассматривал девушку, ещё больше дивясь этой встречи. В неизвестном трактире на границе мира встретились два реликта, две истории – последние следы ушедших эпох. Девушка осуждала Вивека – на это юноша ответил молчанием. Разве что скривился немного – не было в её словах такого, что он уже не говорил самому себе. Не было смысла разубеждать её в том, что было правдой. Его удивило разве что то, как Мораг Тонг сохранила информацию о его любовных отношениях с Альмалексией. К сожалению, когда данмерка принялась возвеличивать Азуру и Неревара, Вивек не мог промолчать:
– Неревар был безумен. Я был другом его детства, мы росли вместе, играли вместе, сражались вместе. Он был подобен богам и превосходил каждого из нас. Сильнее Альмалексии, мудрее Вивека, могущественнее Сота Сила. Но вместе со всей этой силой он всё равно оставался… собой. Заносчивым, самоуверенным мальчишкой, наполненным гордыней. Его радовала война, его пьянили сражения. Каждая новая победа утверждала его превосходство над другими и это радовало его. До тех пор, пока это шло на пользу нашему народу мы считали, что всё впорядке, но после победы над двемерами он не пожелал останавливаться. Кимеры были измотаны бесконечной войной, но ему было мало. Я говорил ему: «Остановись», но он не слушал меня. Плевать на Сердце Лорхана, он желал отправится войной дальше, на другие земли. Кимеры были истощены, мы жаждали мира… Я любил его, данмерка. Я любил Неревара всем своим сердцем. Всем существом. Но я не мог больше видеть страдания своего народа. И я прошептал ему: «усни».
Вивек выдохнул и продолжил:
– Азура была не лучше Мехруна Дагона. Она обещала нам мир и процветание, которого раньше не знала наша раса. Она утверждала, что Нереварин возглавит все Шесть домов, объединит все племена и сокрушит Трибунал, а после встанет во главе данмеров. Она предсказывала, что Нереварин будет продолжением Неревара, его воплощением, его аватаром.
Вивек выплюнул последнее слово и попытался найти в себе силы изменить своё настроение. Он провёл рукой по глазам, пытаясь стряхнуть наваждение, после чего улыбнулся и бодро произнёс:
– Конечно, она лгала. Я смотрел в глаза Нереварина и пытался найти в них отражение моего давно умершего, ушедшего друга. Я надеялся, что Нереварин освободит меня от того бремени, который я добровольно взвалил на себя с самого первого дня моего правления. Проклятье, я ждал его четыре тысячи лет. Азура обещала мир, после его прихода. Процветание, счастье! Всё, что мне требовалось, это сохранить наш… ваш народ до его прихода. И, Лорхан мне свидетель, я выполнил эту миссию. А что сделал Нереварин? Ничего.
Мужчина выдохнул и потерянно произнёс:
– Он убил Дагот Ура и Альмалексию, после чего сбежал! Сел на этот проклятый корабль и свалил. От меня, от данмеров, от всех. Мы нуждались в нём. Я нуждался в нём. Мир нуждался в нём, а его не было! Азура обещала нам мир после его прихода! Обещала то, что Нереварин направит нас к счастью! А он свалил при первой же возможности! Я до сих пор слышу его горькие слова там, на ступенях своего храма: «Вы убили меня, Вивек. Вы убили меня». Зачем я ждал его, данмерка? Зачем, скажи? Чтобы ещё раз услышать то, что я говорил себе тысячи лет? Я искупил свою вину. Я дождался его. Я выполнил свою часть сделки и, наверное, поэтому из всего Трибунала остался в живых. Моя совесть была отныне чиста и я был готов сложить свои полномочия. Отдать Нереварину всё и наконец-то обрести покой. Но ничего не изменилось с его приходом. Ни-че-го. Азура обещала конец мучениям данмеров. А ваш обожаемый герой поспешил покинуть свой народ. Я подумал было, что причиной всех будущих злоключений был бы Дагот Ур и Альмалексия, посчитал, скрипя сердцем, что действий Нереварина было достаточно. Но вскоре меня начали посещать видения, которые говорили об обратном. Один за другим, всё сильнее и ярче. Я видел прорыв Обливиона. Я видел летающий остров, надвигающийся на наши земли. Я видел извержение вулкана, провал грунтовых вод, наводнение, атаку чужеземцев! Я видел последнего Силт Страйдера, медленного умирающего в пустыне, под пеплом. Я слышал крики тех, кого накроет лавой. Мы были обречены, моя девочка.
Вивек схватился за голову и погрузил пальцы в волосы. Было видно, что он копил эти слова в себе много лет. Часто говорил с собой, спорил, возможно даже, что в чём-то, начал склоняться к безумию, но отрицание своей вины в итоге вышло в обвинение других.
– Я, дурак, даже после ухода Нереварина, всё ещё надеялся на то, что Азура сдержит слово. Что она каким-то образом защитит свой народ. Что мои видения окажутся ложью. Прорыв Обливиона был свидетельством того, что мои видения были правдивы. А одно из них предсказывало мою смерть – Вивек закрыл глаза, вспоминая образ своего пронзённого тела, безвольно повисшего на пиках дворца.
– Падение Луны было неизбежно. За мной пришли бы через несколько месяцев – озверевшая толпа пробила бы вечные двери Храма и накинулась бы на Вивека общим скопом. А как только последняя капля жизни ушла бы из его… моего тела, Луна рухнула бы. Я попытался это предотвратить. Я покинул Храм и направился на запад, к выжженным пустошам, надеясь на то, что мне хватит поддерживать Луну даже на расстоянии. Не получилось. Вивек мгновенно был стёрт с лица земли, как и какая-то часть остова. Плантации, рабы, погонщики нетчей – всё было смыто огромной волной. После чего многие данмеры покинули Морровинд. Думаю, можно было бы спасти их иначе. Издать указ. Насильно выселить. Я много вариантов продумал, правда. Но они просто не стали бы меня слушать. Для них я являлся лжебогом. Они вообще перестали верить в богов после Нереварина и Кризиса. Обливион, почему Нереварин ушёл? Почему? Они пошли бы за ним. Они видели в нём героя, живого Спасителя. А он бросил их. Я любил его.
Мужчина потерянно зашептал:
– Данмеры отказались от своего правителя. Они оказались обмануты своими богами, даэдра. Они потеряли бы свою родину – так или иначе. Да это даже не была их родина. Фактически, данмеров, как расы, даже не существовало – это просто проклятые кимеры. Для тебя слово кимеры ничего не значит, девочка, но для меня, последнего кимера, моя раса значила много. Данмеры были просто пародией на них - чёрной, уродливой и красноглазой. И вот, в итоге, смотри, с чем вы остались: без земли, без истории, без сил, без правителя, без лидера, без веры, без религии, без бога. Вы мертвы.
Вивек неопределённо махнул рукой и добавил, глубоко задышав:
–Может я и вправду безумен
Музыка играла в ушах юноши всё громче и громче, на его лбу выступил пот, он покачнулся и, закатив глаза, рухнул на пол. Из общей залы, лавируя между столами вынернул трактирщик. Он легко подхватил мужчину, подняв с пола и, обеспокоенно глядя по сторонам, скрывая обмягшее тело своей широкой спиной, потащил его в сторону лестницы. Махнув головой данмерке, он попросил её следовать за собой, наверх. Его голос был обеспокоенный, маленькие глазки у орка бегали, зрачки были ссужены. Он выглядел так, будто бы чего-то смертельно боялся.

Для орка лёгкое тело кимера было подобно пушинке. Он прошёл по коридору второго этажа, внимательно следя краем глаза за тем, чтобы девушка двигалась за ним, подошёл к самой дальней двери и, неловко повернувшись, открыл её ногой.
– Обезумел? – трактирщик нахмурился и направился к дальней постели. Первая кровать была уже занята – на ней лежал престарелый редгард. Его тело тряслось, пальцы судорожно сжимали одеяло, простыни были влажные от пота – мужчина обливался им. Орк грязно выругался и приоткрыл глаз молодому альтмеру, вглядываясь в зрачок.
– Дело дрянь  – добавил он – Значит в список симптомов добавляется ещё и потеря рассудка.
Трактирщик выпрямился и, повернувшись, внимательно взглянул на девушку. Поколебавшись несколько секунд он нахмурился и, будто сдавшись, выдохнул низким, рычащим басом:
– Мне нужна твоя помощь. Моё вино было отравлено. Я не замечал симптомов, пока Валарош, мой старый друг, не потерял сознание. Он всегда приезжал чуть раньше остальных гостей и первым вкушал все вина. Вал с радостью нахваливал сегодняшний ассортимент, пил ещё и ещё. Не прошло и часа, как он упал в беспамятстве. Я послал за доктором, но до ближайшего города день пути и столько же обратно, потому я, не теряя времени, осмотрел подвал. Во все бочонки был добавлен яд несколько часов назад. Я сам известный мастер-алхимик и самостоятельно варю весь свой ассортимент. Я знаю, что входит в состав каждого третьесортного пива, каждой перчёной сосиски! Попробовав на кончик языка мои драгоценные напитки и вдохнув в себя их аромат я почувствовал  – здесь есть лишний ингредиент.
Орк глубоко вздохнул и затрепетал, схватившись руками за свой большой живот, скрытый под фартуком. Очевидно, что эта тема очень его волновала.
– Я узнал этот дьявольский ингредиент! Это редкая и смертельно ядовитая трава Гирага, которая растёт искусственно, в специальных условиях. Эта трава, сама по себе, приносит немного пользы. Добавь её в зелье чуть больше или чуть меньше необходимого, и эффекта не будет, но в верных дозах она становится ядом, противоядие к которому очень сложно изготовить. На это требуется много дней кропотливой работы и редкое, дорогостоящее оборудование. Учитывая все факторы… Боюсь, что это дело рук Тёмного Братства.
Орк побледнел и тихо зарычал. Казалось невероятным то, что такие умные и интеллигентные  слова исходят от такого грузного существа, как орк, но вглядевшись в его тёмные глаза можно было увидеть в них немалую прозорливость. Наверное когда-то давно он действительно был великим алхимиком.
– На моё празднество приезжают самые известные мужчины и женщины провинции. Графы и герцогини скрываются под этими масками. Наверняка эти чёрные ящерицы выследили кого-то из моих высокородных гостей и отравили всё вино в таверне, чтобы совершить своё страшное злодеяние не пачкая рук. И ты и я… боюсь, мы оба отравлены. Единственное, в чём мы отличаемся от этого эльфа, это в дозе, которую приняли. Но не бойся, данмерка. Я знаю, как нам можно избежать своей судьбы.
Орк наклонился над девушкой и только открыл свой рот, как тут из-за двери послышался тоненький голос:
– Господин Бал-Гал, на кухне кончается курица, в подвале один из бочонков не даёт вина и ножка из-под стула барона фон Руха сломалась. Я не смотрела под маску, честно-честно, но он так ругался своим именем, что…  –  сдверь открылась и на пороге комнаты появилась служанка. Она испуганной ойкнула под тяжёлым взглядом орка и тут же скрылась, неплотно затворив за собой дверь. Трактирщик покачал головой, поправил свой фартук и продолжил:
– Я уверен, что агент Тёмного Братства имеет противоядие. Ведь обычными заклинаниями не исцелить этот яд, а сам он так же отравлен. Чтобы точно распределить количество тёртого Гирага на бочки с вином, ему, наверняка, приходилось пробовать самому вино на вкус, а чтобы противоядие имело эффект нужно время. Кроме того, я подозреваю, что он захочет лично увидеть плоды своих трудов. Наверняка он ещё здесь, в трактире, скрывается под маской. Ты знаешь, я не могу подходить к гостям и задавать им вопросы… но ты можешь. Ты, случайная свидетельница этих событий, можешь мне помочь не вызывая подозрений. Ведь стоит ему понять, что его раскрыли, как он тут же скроется в неизвестном направлении.
Орк выпрямился и укрыл светлого эльфа одеялом, внимательно прислушиваясь к его тяжёлому дыханию. От того, как поступит данмерка и от того, сможет ли она найти преступника, зависела жизнь каждого в этой комнате. А может, и во всём мире.

Действия девушки и её поведение было достаточно логичным. Кто угодно перепугался бы, услышав страшное название знаменитой гильдии убийц. Орк понимающе смотрел на меры предосторожности данмерки и терпеливо отвечал на все её вопросы, на все фразы:
-Нет, не обыскивали. Да, конечно. Всё понимаю. Хорошо, сделаю.
Он кивнул на условие сохранения анонимности, в уме, разве что, подивившись тому, что это надо было прояснять. В конце концов, на этот праздник люди сходились именно потому, что он обещал полную сохранность личности. Закончив разговор, женщина натянула на голову капюшон и мгновенно скрылась в тени коридора. Подождав некоторое время, орк осторожно подошёл к двери и, громко шепнул своим низким, свистящим орочьим голосом:
- Служанка! Служанка! – подождав несколько секунд, мужчина удостоверился в то, что никого рядом нет, кивнул и закрыл дверь поплотнее. Он задумчиво прошёл мимо первой койки, бесстрастно рассматривая лицо отравленного Валароша, и так же неспешно подошёл ко второй кровати. Его тяжёлый взгляд пробежался по золотой коже Вивека и по каплям пота на его лице. Кимера трясло и лихорадило – орк убедился в высокой температуре своего нового пациента, положив на его мокрый лоб свою большую руку. От больного сильно несло алкоголем, с ним было почти невозможно находится рядом. Внезапно, Вивек захрипел и заметался. Его худое тело трясло на кровати, судорога свела руки и ноги. Мужчина начал бредить:
- Мой позвоночник — главная улица города, которым я являюсь. Постоянное движение идет по моим венам и тротуарам. В моем черепе воздвигаются новые храмы, и вскоре я надену их, словно корону. Иди по губам Бога. Во мне делают новые и новые двери. Движение не прекращается, и я обретаю бессмертие. Я смотрю на мир новыми окнами. Вскоре будет у меня миллион глаз. Еретиков казнят на площадях. Я простираюсь по холмам, на которых вырастают мои дома. Город-бог наполняет каждый уголок именем своим, выкрикивая его на языках фонтанов, улиц, продавцов, воров и маленьких детей. Языки немеют, огни затухают, улицы пустеют, жители умирают. Мой город… мой город… мой город… мёртв.
Вивек заплакал и запричитал, клокоча:
- Неревар, Нереварин, Фир, Ворин, Сил, Айем, друзья, постойте! Не надо, не надо, не надо. Не оставляйте меня…
Орк покачал головой, вслушиваясь в бессвязный бред молодого человека и, не вмешиваясь в происходящее, подошёл к тёмному окну. Он не помнил, сколько времени у него ушло на разговор с данмеркой, но на улице успело окончательно стемнеть и даже пойти дождь. Он бил крупными каплями по стеклу и тихо, приятно шумел, сливаясь в странную гармонию с бредом больного безумца, метавшегося по кровати. Тот продолжал говорить и, казалось, потоку его слов не было конца. Орк закрыл уши и глаза, пытаясь отгородится от происходящего. Теперь всё зависело от этой данмерки. Найдёт она лекарство или нет… от её расторопности сегодня будет зависеть её жизнь. Яд уже начал работать – женщина будет чувствовать себя слабее и слабее с каждой минутой. Пройдёт час, может чуть больше, может меньше, но она начнёт загибаться. На представителей разного пола этот яд действует по-разному. У женщин это слабость и вялость, вместе с неумеренным красноречием и болтливостью. Бывает, что они не до конца контролируют своё поведение, делая глупости. У мужчин же симптомы проявляются в виде мигрени, резкой смены поведения, бредом, неспособностью ко лжи, чрезмерной многословностью и потерей сознания.

Лин'Кайен избрала тактику: осторожный осмотр присутствующих с безопасного расстояния. Поиск тех, кто более или менее подходил бы под убийцу и ассасина Тёмного Братства. Конечно, сделать это было не просто: во-первых, все гости носили маски и широкие одежды. Бывало, плащи с капюшонами. Порой не то, чтобы расу – даже пол нельзя было определить! Во-вторых, помещение было действительно большим и количество людей достигало пятидесяти человек. Может, даже больше. Впрочем, ни закрытая одежда, ни скрытые лица не мешали гостям флиртовать друг с другом, шутить, пить и наслаждаться музыкой. Сейчас на сцене стоял молодой блондин с гуслями и пел крайне неприличные частушки. Зал то и дело взрывался хохотом и хрюканьем, кто-то подтанцовывал возле сцены, но большая часть посетителей всё равно предпочитала держаться в отдалении. Чаще всего, группами. К счастью, общий костёр, в центре Холла, не давал достаточно света, чтобы полностью освещать весь деревянный зал. Были столы, стулья и лежанки возле стен, которые скрывала тень. Вот там-то и находились, в основном те, кто более или менее подходил под описание Лин'Кайен.
Дождь лил не переставая. Казалось, что он идёт вечность. В воздухе стоял тот тяжёлый запах, что обычно бывает перед грозой, но гром гремел, молнии сверкали на небосклоне, а духота всё не проходила. Хотелось свежести. Ветерка. Кто-то из гостей начал ослаблять свою бдительность и ослабил петли на одеждах. Маски всё ещё скрывали лица, но теперь хотя бы можно было определить пол. Женщин, как ни странно, на этом празднестве было не много. Достаточно, конечно, но все уже находились в группах: либо флиртовали, (с бардами/политиками/графами/монархами/землевладельцами/торговцами – тех, кто прятался за масками, надеясь на то, что им попадётся хороший куш),либо уже были в компании, а значит пришли с ними.
Те же, кто подходил под ту фильтрацию, что Лин сама определила для своего поиска, были исключительно мужчины. Их было трое – один прислонился к деревянному косяку возле самой сцены, успешно оставаясь при этом, незаметным, в тени, другой находился на противоположном от Кайен балконе, взирая, как и она, на происходящее с высоты, а третий забился в дальний угол таверны и сидел без движения, изредка поворачивая голову, разглядывая посетителей.
У первого и третьего были в руках стаканы – у второго нет. На его балконе было пусто. Кажется, он заказал себе всю ложу. Ни один из них, впрочем, сильно не налегал на алкоголь, оставаясь трезвым. Это было видно по их движениям.
Внимательный человек смог бы определить их расу – первым человеком, что стоял возле сцены, был норд. Вторым, на балконе, был имперец. Третий же скрывался лучше всего, но возможна была вероятность того, что он был данмером. Норда выдавали длинные светлые волосы, чьи кончики были едва видны из-под капюшона. Импереца определяли властные движения и внимательность взгляда, которым он рассматривал сверху-вниз зал. Его харизма в описании звучала бы не как «Я сильнее вас», что было бы свойственно нордам или редгардам, а «Я имею вас». Казалось, будто бы всё ему здесь принадлежит – он сидел в своём кресле как король и так же сверху-вниз смотрел на людей. Третий же, данмер, выдавал своё происхождение чёрной кожей и субтильным телосложением. Как ни пытайся скрыть свою кожу и красные глаза, если ты не мастер маскировки, у тебя это не получится.
Минуты текли, капли били по окнам, яд распространялся по телу с каждым биением сердца.

Тысячи лет между расами и народами Тамриэля шла вражда, основанная на их различиях в вере, обычаях, нравах и устоях, но в этот день все они стёрлись, растаяли в вине. С каждой минутой сердце билось всё быстрее, ускоряя распространение по телу смертоносного яда. Шумный зал начал тихнуть, люди закрывали глаза и, опираясь на стулья, погружались в сон, с наслаждением предаваясь сладостному забвению.
Имперец во многом отличался от тех, кто находился в зале. Его маска была белой, а капюшон надвинут на глаза. Их жадный блеск не могла скрыть темнота, но маска мешала посторонним увидеть его тонкую, кривую улыбку. Мужчина сидел в кресле и, откинувшись на спинку, внимательно следил за постояльцами в зале, отмечая каждое их действие. Порой он окунал перо в чернила и что-то записывал в тонкую тетрадку, что была раскрыта на маленьком столике, рядом. Тусклый огонёк стоящей рядом свечки часто мерцал, отбрасывая длинные тени. Руки мужчины дрожали, но мелкие буквы выходили ровными и чёткими.
Облизав губы, имперец перевернул страницу и замер, услышав сзади шаги. Лестница на балкон и общий коридор не имели препятствий в виде двери, потому каждый желающий мог войти, невзирая на записку, прибитую у входа: «Забронировано». Скривившись, мужчина выругался в уме и повернулся к гостье, недружелюбно окидывая её привычным, профессиональным взглядом. Внутри него что-то сжалось, когда он разглядел её шрамы и красные глаза. Данмерка в мрачных тенях балкона казалась мистической и таинственной фигурой, опасной и неприятной для взора.
- Согласен. Удобное место – имперец осторожно согласился, небрежно закрывая рукавом свои письмена. Его гулкий голос из-под маски выражал неприязнь и холод. Очевидно то, что он не был рад своей новой компании – И оно моё. Я занял всю ложу на целое празднество, от начала и до конца. Пошла вон, плебейка. Тебе здесь не рады.
Фигура чуть склонилась, сощурившись, и добавила:
- А если ты официантка, то я ничего не заказывал. Иди в зал, я не хочу пить и не хочу есть.
Мужчина сделал неясный взмах руки, говорящий о том, что разговор окончен. Не нужно было быть дипломатом, чтобы понять, с каким презрением он относится к иным расам. Быть может, он чувствовал это исключительно к данмерам, а может именно эта девушка внушала ему такое неприязненное отношение, но высокомерный холод в его голосе был прочнее вековечного льда на высокогорных склонах Хротгара.

Лиин была совершенно права в своей оценке имперца. Гед являлся молодым журналистом, прибывшим в трактир к этой знаменательной ночи для того, чтобы собрать инкогнито компромат на сильных мира сего. Договорившись с трактирщиком по переписке за месяц до общего сбора, имперец встретился с ним позавчера и занял свой заветный балкон, расположившись поудобнее. Он не стал заказывать алкоголь, чтобы сохранять трезвость ума и, окунув перо в чернила, принялся внимательно следить за прибывающими аристократами, легко разгадывая их личности под масками. Данмерка прервала его молчаливый триумф но, осознав свою ошибку, тут же поспешила покинуть имперца. Слово «суд» он не перевёл, но «свершилось» юноша более или менее понял – чай, в журналисты не брали первого встречного.
Девушка спустилась вниз и направилась к норду. Мужчина стоял сейчас возле сцены, не двигаясь, и внимательно наблюдал за двумя артистами, что исполняли сложную арию. Юноша и девушка мелькали чёрными одеяниями, меняли друг другу золотые маски и двигались в столь сложном и вычурном танце, что лица их, несмотря на частые перевоплощения, ни разу зрители не приметили. Впрочем, сейчас им было не до того. Один за другим они закрывали глаза и проваливались в глубокий сон, опускаясь на пустые бутылки. Кто-то, кто поменьше выпил, ещё продолжал смеяться и говорить, но некогда шумный зал уже не был прежним.
Когда Лиин упала в объятия норда, тот искренне растерялся. Удивлённо заморгав, он подхватил девушку и, давая ей опору правой рукой, осторожно обнял левой, посчитав, что та пьяна. Его внимательный, цепкий взгляд, наверное, впервые оторвался от сцены и тёплым взором взглянул в лицо убийце. Чистую, светлую и прямую улыбку северянина, казалось, не могли скрыть никакие покрывала и вуали. Удивлённый взгляд пробежался по лицу данмерки и опустился на то, что приоткрывали расстёгнутые пуговицы. О мелких шрамах на лице и страшных красных глазах мужчина тут же, само собой, забыл и, не прекращая улыбаться, вкрадчиво произнёс:
- Осторожно, моя госпожа. Будь прочней в шагах.
Будь благоразумна, милая княжна. Я скажу вам в слогах:
Этот норд будет рад, поддержать и согреть вас,
Если вы благосклонность проявите раз.

Несмотря на увлечённость расстёгнутыми пуговицами данмерки, норду хватило мгновения, чтобы сделать паузу, будто обдумывая сказанное и сделать едва заметный кивок, который мог быть расценён как «Могло быть хуже. В следующий раз я преуспею».
. . .
Орк стоял у открытого окна и глубоко дышал, медленно вбирая в лёгкие свежий воздух. Он ждал развязки происходящих событий, зная, что никак не может на них сейчас повлиять. На улице сверкнула молния и расчертила тонкой змеёй чёрное ночное небо, грянул гром. Комната осветилась единой вспышкой и Вивек, мучаясь во сне от кошмарных видений, перевернулся на другой бок. Простыни насквозь пропитались его потом. Орк слушал шум дождя, думая о чём-то своём и смотрел на золотое лицо пьяного пациента, вслушиваясь в его бессвязный бред, который отчего-то тонким колокольным звоном отзывался в его душе.