Лин’Кайен успела пожалеть с десяток раз, что остановилась именно в этой, дэйдра ее прокляни, таверне. Называлась-то она как, символично, цинично, с размахом, «Под Вечерней Звездой». И это в ту самую, проклятый трижды месяц, Вечернюю Звезду. Всем нутром чуя неладное, Лиин попросту устала двигаться вдоль Белой реки, и потому свернула к Вайтрану. Останавливаться непосредственно в городе у нее никакого желания не было, а погода как раз налаживалась перед заморозками, и потому решительная данмер позволила себе еще определенное количество миль, чтобы остановиться в той самой, упомянутой выше таверне.
К большому скоплению людей женщина относилась так же скверно, как и к нордскому элю. И ведь надо же, она попала мало того, под праздник, так еще и первое, что она увидела при входе в таверну, так это заказанные ящики этого самого гнусного пойла. Так и не решив, за что наказывают ее Принцы, Лин’Кайен воздержалась от лишней морали, безумно уставшая после брода холодной реки. Оплатив комнату на несколько дней вперед (а никак иначе не получалось, на время этого сумбурного праздника трактирщик сдавал комнату или сразу на четыре дня, или вообще никак), данмер молча смирилась с тем, что станет случайным зрителем празднества. Не то что бы она боялась кучи нордов, просто понимала, что если кто из пьяных северян заприметит длину ее ушей, то непременно, набравшись хмельной смелости, вызовется их укоротить. И увидит Мефала, та кровавая баня будет лишь самообороной. Жестокой, переходящей все рамки разумного, кровавой и чуть-чуть безумной, но, все же, обороной. Лиин было трудно ужиться со всеми, кто не являлся данмером.
Собственно, прибыла она в это заведение за сутки до праздника. Ей был необходим небольшой отдых, последняя стычка с представителем Братства прошла не очень успешно, и несчастную, всеми брошенную, Лиин гнали от самого Фолкрита до Ривервуда, где эльфийке удалось сбить преследователя со следа. Разорванное кинжалом убийцы плечо было малой ценой – Лиин застали врасплох, и в отличие от некоторых других убийц из Братства, этот не был нелепым олухом и оказался хорошим противником. И даже слишком, парень так удачно устроил засаду, что все навыки следопыта оказались полностью слепы перед ним. Женщина, будучи не глупой, понимала, что спасаться придется строго бегством. Только вот, пока женщина добиралась уже по Белой реке на север, рана не просто вновь раскрылась, так и очень убедительно дала понять, что кинжал был отравлен. Времени, чтобы готовить противоядие, у Лиин не было, и ей еще повезло, что она оказалась у водоема. Травяной стручок рос здесь обильно, и Лиин хоть сколько-то задержала распространение яда, и вот, уже добравшись, совсем ослабшая, до «Вечерней Звезды», она всерьез принялась за собственное лечение. И если бы не такая рана, она бы ни за что не осталась на праздник.
Однако первая ночь торжества приближалась, а Лин’Кайен по-прежнему чувствовала странную слабость, разливающуюся вместе с кровью по руке. Яд уже ушел, но мышцам легче становилось слишком медленно. То ли убийца из Братства был очень хорош, то ли его алхимик, то ли сама женщина теряла хватку. В любом случае, ей было тошно от того, что ее застали врасплох и загнали через половину Скайрима в самое шумное и излишне веселое местечко с дурным названием. Весь день перед праздником Лин’Кайен не покидала своей комнаты – такое отравление могло уйти только благодаря настойке, содержащей в себе не только хитин и кое-что из трав, но и определенное количества праха вампира. Такими алхимическими ингредиентами лишний раз светить нельзя. Женщина радовалась одному, основа под противоядие у нее была готова (практичность любого воспитанника Мораг Тонг, ну, или просто паранойя), поэтому ей не потребовался перегонный куб и прочее массивное и редкое оборудование. Только огонь, но прогреть склянку можно и на очаге.
К ночи начались вульгарные песнопения. Лин’Кайен не могла не подметить, что даже в балморском доме красных фонарей пели куда как приличнее, чем добрая половина местных бардов. Даже здесь, наверху, в комнате их завывания слышались таким противным скрипом и лязгом, что женщине хотелось прокрасться на балкон вместе со своим луком, и попросту избавить от мучений десяток ни в чем не повинных пар ушей. С каждой новой песней, с каждым новым актом насилия над лютней или лирой, желание это не просто усилилось, а наполнилось мельчайшими подробностями воздаяния и расплаты. И только она уже вздумала спуститься вниз, и даже вышла на балкон, возвышавшийся над общим залом таверны, как ироничный смех внезапно сменился тишиной. В этой тишине, помимо залаженной новым бардом песни, слышался шепот, немного напуганный, смущенный, где-то даже обиженный. Эльфийка заставила себя вслушаться в слова, приглядеться к тому, кто сейчас выступал. И с каждой новой строкой сердце данмера стучало все быстрее и быстрее, словно новая порция яда вскипала вместе с ее кровью. С привычной тактичностью и аккуратностью разведчика эльфийка проникла в главный зал, устроившись под деревянным сводом, сокрытая тенью – в эту часть зала костер не дотягивался жаром и светом, лишь скромные искорки порою плясали на длинном и плотном плаще Лин’Кайен.
А она тем временем оказалась свидетелем такого публичного унижения своих собратьев. Не сказать, чтобы к кому-то из этих незнакомых данмеров она питала симпатию, но позволить еще более незнакомому дешевому горе-барду осквернять своими лживыми устами не просто историю, а само наследие культуры темных эльфов… Нет, такого эльфийка позволить не могла. И только раненное плечо удерживало ее руку от привычного движения в сторону колчана. Колчана, к сожалению, как и лука, у нее с собой не было: служанки, таки заприметив, как одна из их постояльцев выходит из комнаты при полном вооружении, запищали, залепетали и слишком сильно настаивали на том, чтобы во время праздника не было никаких драк и убийств. Правила есть правила, а с ними Лиин спорить не привыкла. Только верный кинжал прятался в футляре под плащом, спрятанный от лишних глаз.
Сейчас ее больше волновало то, что светлейшая голова напрочь отказывалась смириться с тем, что этот выскочка просто сойдет со сцены. Живым. Невредимым. Паршиво, паршиво, нелепо. Красные глаза забегали по залу, что-то выискивая. Ага, вон там можно подбить угловую колону, и тогда часть балок со второго этажа рухнет прямиком на самодельную сцену. Стоп-стоп-стоп, нет, никаких незаконных и несправедливых убийств. Приходилось отчаянно сражаться с желанием придушить этого несчастного, что осмелился своим грязным языком коснуться до историй и сказаний, которые ему невдомек. Ах, да как он смеет! Женщина злилась, и только гордость за то, кто есть она сама, позволяла ей держать себя в руках. Лин’Кайен усмехнулась, и даже громче, чем думала. Каждое слово этого альтмера ударяли по ее ушам, следом, в такт сердцебиению, просыпались все старые раны, обрушившиеся на разум и тело Лиин так, словно она вновь стояла под пепельным дождем. Слова обжигали. Да уж, давно данмер не ощущала такой боли от слов. Пожалуй, в последний раз такое было на Морроувинде. И вот опять, воспоминания. Ну уж нет, этот альтмер слишком сильно ворошит прошлое, которое не имеет к нему никакого отношения. Да что он знает об этих страшных сказках темных, проклятых земель?!
Ничего. Вот именно, ничего. Это просто невежа, который пытается потешить себя, свои жалкие попытки слагать древние легенды, свои неумелые попытки петь. Именно так, не иначе. Успокоиться и втянуть жаркий, тяжелый воздух, наполненный запахом меда и вина. Ох, мед на травах. Не шейн или суджамма, конечно, но тоже пойдет.
Женщина пробиралась к столу с горячительными напитками, когда до ее ушей донеслись последние строки песни. Бард пел долго, затянуто, даже занудно порою, и отчасти это спасало ситуацию – Лиин скучала, и потому время от времени переставала замечать, о чем поет этот эльф. Но сейчас, когда зазвучали последние ноты, столь громкие, и не менее лицемерные, Лиин внезапно почудилось, словно ее раздели до гола, выставили перед всякими не-данмерами и, более того, вылили ей на голову ведро холодной воды. Такой позор. Он посмел унизить все остатки данмерского величия, так теперь еще смеет своим поганым языком проводить сравнение. И, о, Великие Нити, упомянул имя Создательницы, Матери! Уж это было пущим оскорблением, не в сравнение всем предыдущим. Вот уже никто, даже сам Мефала, не смог бы остановить тот порыв злости, который прошелся разрядом молнии по телу женщины. Она залпом осушила стакан чего-то крепкого, томно пахнущего и, аккуратно проскальзывая между людьми, направилась к одному-единственному, заветному столику, где сейчас одиноко простаивало недопитое вино.
Совратить и вонзить кинжал в горло? Просто отравить? Пригласить на романтичную прогулку и переломить шею? С десяток различных сюжетов проскальзывало в голове Лин’Кайен, пока она, все так же в тени, поджидала, что бард окончательно усядется и расслабится. А пока что следовало позаботиться о своем внешнем виде. Пришлось откинуть капюшон, во-первых, для того, чтобы полностью спрятать плечо – повязка пробивалась даже сквозь льняную рубаху. Ну а во-вторых, едва ли кто-то почувствует себя комфортно в случайной беседе мало того, что с данмером-в-черном, так еще и скрывающим свое лицо.
- Вот уж не подумала бы, что альтмеры могут быть сведущи в мифах и легендах, не столь прекрасных, добрых и волшебных, как их собственные, - Лиин обошла столик и мягко уселась на свободное место, ближе к стене.
Тон ее был мягким и тихим, даже намеренно приглушенным, словно женщина старалась, чтобы слова ее ни в коем случае не отдавались даже слабейшим отзвуком эха. Да, она искренне пыталась сделать так, чтобы слова были направлены ровно одной паре ушей. Даже сейчас спину она держала прямо, безоговорочно приструнив себя, не обращая внимания на то, что плечо ее ныло и жгло. Светлые волосы, длинные, слишком яркие на фоне темно-агатового лица, были собраны в толстую косу, только вот некоторые пряди уже выбились и свободно падали на лицо, как кстати прикрывая тот огонек в алых глазах, что недобрые языки называли «коварным отблеском Красной Горы».